Смотрела вчера в Актовом зале странный новодрамный спектакль «Павлик — мой бог»

Про российскую новую драму мне пока решительно не удается понять самого важного. Вероятно, дело в том, что мой опыт общения с ней невелик, ограничивается буквально несколькими произведениями…. Пьеса Нины Беленицкой, драматурга молодого, но опытного, показалась мне довольно слабой, при том, что спектакль в целом сделан очень качественно и остроумно. Это кстати редкость — легче испортить хорошую пьесу пытаясь воплотить ее на сцене, чем хорошо поставить плохую. Так вот в данном случае режиссер Евгений Григорьев совершил почти подвиг, с помощью прекрасных молодых гитисовских актеров и классных придумок на тему синтеза оформления и действия.

Вербатим, например, выведен здесь в визуальный ряд, в декорацию. Героев окружают несколько экранов, на которые проецируются то кадры, снятые создателями спектакля в деревне Герасимовка (на родине пионера-героя), то фотографии обширной павликоморозовской атрибутики, то советские пионерские хроники. Есть очаровательный ход с огромной бутылкой, в которую Павлик, актер Леонид Тележицкий, складывает записки из зрительного зала, обещая исполнить желания, спрятанные в них. И еще ряд фишек, связанных с фактурой, визуальной стороной, создают приятное ощущение сделанности, но, что важно, не перегруженности.

Только, как бы здорово не был поставлен спектакль, провалов в самой драматургии он не скроет. В итоге остается непонятным то главное, о чем хотела сказать автор пьесы. Да, затрагивается ряд актуальных проблем (ясное дело — сейчас только так), как-то беглые отцы-сволочи, имеющие кучу возможностей и посылающие на хуй детей от первого брака; они же чиновники, поддерживающие прочный продажный аппарат власти, в котором очередная смена лиц — всего-навсего перераздел имущества, а не чистка рядов на благо народа и т. д. Но то, что стоит в центре этого круга проблем, то что вынесено в заглавие и взято за контекст действия, я имею в виду саму фигуру Павлика Морозова и окружающее ее поле смыслов, выглядит каким-то неразработанным, непрописанным. Потому что помимо развенчивания героического пафоса, которым окружен «подвиг» пионера, демонстрации фэйковой природы легенд, созданных советскими пиарщиками, а также ностальгии по красным галстукам (она просвечивает в мотивациях и поступках главной героини), в пьесе явно задумывалось что-то еще. Может быть, личная драма девушки Тани, которая никак не может простить отца-урода, и едет на могилу своего бога Павлика, с тем чтобы успокоиться и набраться пионерской храбрости, чтобы настучать на отца в ФБР, ФСБ и все возможные полиции, а отправляется домой подарив прощение гудкам в трубке, которые долгое время заменяют ей папин голос. Может быть попытка провести таким образом некую нить через время, привязав на нее попутно вечный конфликт личного и общественного, переосмысление любого мифа советского прошлого, которое еще долго, кажется, будет висеть над нами в жизни и искусстве… Всё это хорошо, и можно, и нужно, и важно. Только, на мой взгляд, новая драма находится еще даже не на полпути в разработке собственного метода, с помощью которого можно будет говорить со зрителем о таких вещах внятно.