Совсем еще молодой театр имени Йозефа Бойса прославился именно интерактивностью своих постановок. «Павлик мой бог» не исключение. Зрители долго рассаживаются, под конец двое или трое с разных концов зала начинают что-то по этому поводу обсуждать, но неестественно громкими, поставленными голосами. Потом девочка из первого ряда, привстав на своем месте, начинает, обращаясь ко всем, объяснять, что она ищет мужчину, лет сорока пяти, излагает подробности, потом в самом конце уточняет, мол, нет, не подумайте, никакого интима, мне нужен папа.

Сюжет пьесы, что не скрывается, а, наоборот, афишируется, носит для драматурга Нины Беленицкой глубоко личный характер. История девочки, собирающейся написать донос на отца-чиновника, который, разумеется, не брезгует взятками (что сразу делает понятной привязку к современным реалиям, когда, казалось бы, возможностей для доносительства, по сравнению со смутными тридцатыми годами почти не осталось) — это подлинная история самой Беленицкой. Отсюда и слоган о том, что вместо доноса драматург написал пьесу. Интересно, что личный фактор на этом еще не исчерпывается, потому что режиссер постановки — Евгений Григорьев — сам уроженец города Тавды, в непосредственной близости от которого располагается село, где жил Павлик Морозов.

Тема предательства имеет в спектакле три измерения: это и история героини-автора, и очень созвучный ей миф о Павлике, в виде которого события его жизни и смерти были представлены советской пропагандой, и противоречивая фигура отца героини, как бы незримого участника действия, который, как выясняется, не только ушел из семьи, но и по непонятным причинам прервал всякий контакт с дочерьми, а алименты платить отказался на основании представленных суду документов о том, что он безработный, хотя на самом деле очень хорошо обеспечен. От чего в воздухе повисает вопрос: кто же здесь настоящий предатель? Дочь, только собирающаяся написать донос, или отец, так поступивший со своей первой семьей?
Но вся эта проблематика становится понятной только к середине спектакля. Поначалу это медленное, вязкое действие: девочка долго пытается продавать зрителям вещи отца (как утверждается, это настоящие вещи отца Нины Беленицкой, которые тот оставил, уходя из семьи), долго размазывает рукой по стене красную краску: пишет сначала слово «папа», потом зачем-то одно «а» заменяет на «о». Движения не всегда выверенные, пластика неестественная, смотреть тяжело. Потом появляется Павлик, сначала в образе современно одетого мальчика, потом в виде гипсового советского памятника пионеру — этот его «костюм» (включающий в том числе и постамент), прекрасно и очень правдоподобно выполненный, несмотря на общий крайне минималистический антураж (даже звуковое, а тем более музыкальное сопровождение в постановке почти отсутствуют) — несомненная большая находка спектакля.

Актеров вообще всего двое: она (Мария Костикова), как это раньше говорили, именно что «пионеристая», пышущая почти всегда неуместным энтузиазмом — такие люди и в жизни по большей части всех раздражают, и он (Донатас Грудович, сыгравший одну из ролей в относительно недавно вышедшем фильме «Все умрут, а я останусь»), Павлик. Павлик, наоборот, в отличие от девочки и вопреки той мифологеме, которая сформировалась вокруг него уже в постсоветском пространстве, даже нравится. Так, наверное, и должен вести себя мертвый герой: он здраво рассуждает, мрачно иронизирует и пытается разъяснить девочке, как все было в его истории на самом деле. Интересно, что предлагаемый в пьесе вариант демифологизации подвига Павлика тоже во многом отличается от общепринятой трактовки подлинных фактов его дела и его биографии. Странно, что никаким образом не упоминается очень важный, связующий историю Морозова и героини момент — его отец, как и ее, тоже ушел из семьи к новой жене.

Для кого-то обращение к фигуре такого героя или, если угодно, — антигероя как Павлик Морозов может показаться исключительно странным: что об этом можно сказать еще? что об этом вообще можно сказать сейчас? Но на самом деле история Павлика исключительно интересна, и не благодаря содержащемуся в ней нравоучению относительно того, что предавать нехорошо или, наоборот, хорошо, если это на благо советской власти, а как уникальный миф ушедшей эпохи, выстроенный вокруг судьбы обычного, ничем не примечательного ребенка, не совершившего в своей очень недолгой жизни никаких решительных, заслуживающих восхищения, или, напротив, всеобщего осуждения поступков.

Отчасти тема мифологизации Павлика раскрыта в спектакле хорошо и достойно, но в то же время все-таки недостаточно. На таком богатом материале можно было бы сделать больше, а в результате история Морозова оказывается второстепенной и вспомогательной по отношению к истории девочки, которая хочет поступить также как Павлик и тоже выстраивает для себя своеобразный его культ. Проблема же сюжета, концентрирующегося вокруг героини, в том, что действительно серьезные моральные и психологические вопросы здесь больше подразумеваются (и то даже к этому действие приходит очень не сразу), чем раскрываются и проговариваются, по большей части теряясь за внешними элементами, в эстетическую, а, тем более, сюжетообразующую ценность которых зачастую трудно поверить. Хотя можно, конечно, предположить, что главные темы оставляются зрителю на самостоятельное обдумывание.

С другой стороны, как-то даже неловко по таким отстраненным критериям судить нечто на самом деле глубоко личное. Даже в области творчества отношение к критике справедливо противоречивое, что тогда говорить о сфере реальных поступков. Но если рассматривать историю создания самого спектакля, а не ту, которая в нем излагается, как в том числе своеобразную историю мести, то ей нельзя отказать в необыкновенном изяществе. Как мы знаем, слово сильнее пистолета, а сумевший вызвать резонанс культурный продукт — какого-то доноса, направленного в спецслужбы.