Павлик мой бог. Павлик мой миф.

Пьеса Нины Беленицкой «Павлик мой бог» — не столько драматургия, сколько мифотворчество. Один из самых главных и известных архетипов советской эпохи, дающий фору Чапаеву и Штирлицу, — он не просто герой, он воплощение своего дикого и пугливого времени.

Беленицкая пытается осмыслить образ Павлика Морозова по-новому, показать, во что трансформировалось представление о нём к началу двадцать первого века. И эта попытка исследования была бы лишь досужими домыслами, если бы драматург не нашёл своего режиссёра. Евгений Григорьев не просто поработал над физическим воплощением текста, он создал вокруг него целый движущийся мир проекций и видеозаписей сегодняшнего села Герасимовки — родины Павлика. На фоне панорамы Герасимовки и происходит основное действие спектакля.

Может показаться, что сюжет здесь очень личный. Автор пьесы признаётся, что сама в детстве мечтала написать жалобу на своего отца, и поэтому подобная идея возникает у главной героини. Но такая история, замешанная на классическом эдиповом комплексе, — более чем общее место, и поэтому внимание привлекает не она. Больше любопытна вторая линия. Почему через столько лет, после сотен разоблачений и развенчаний, девочке в начале двухтысячных является именно Павлик Морозов? Что так зацепило нас, детей, не успевших даже вступить в пионеры, в этом персонаже? За тем, как автор пьесы и режиссёр совместно отвечают на этот вопрос, наблюдать действительно интересно. За ответами мы отправляемся в ту самую Герасимовку, алебастровый Павлик в исполнении Донатаса Грудовича проводит нас по «памятным местам», в том числе по месту своей гибели.

Позже весь зрительный зал вместе с жителями Герасимовки принимает участие в поклонении культу маленького предателя (оставляют у могилы записочки с желаниями и чуть ли не трут памятник на удачу). И здесь всё постепенно проясняется. Для сегодняшнего зрителя, читателя, человека мальчика Павлика Морозова никогда не существовало. Нет уже ни мученика, ни подлеца, — есть Павлик-бог, эдакий олимпиец, склонный к пригрешениям и не чуждый всего человеческого. Есть Павлик-памятник, Павлик-идол, а нелепо погибшего ребёнка нет, хоть нам и показывают эту нелепую смерть. Вот так неожиданно в глухом селе Герасимовка рождается мифология, не уступающая древнегреческой. А Павлик Морозов, каким бы живым он не бегал по сцене, так и остаётся для нас навеки в алебастре.